Культовый немецкий сериал дал старт вопиющей практике наделения добродетелью нацистов и солдат вермахта.
В Германии вышел сериал о минувшей войне «Наши матери, наши отцы», вызвавший международный скандал из-за трактовки многих событий тех лет. В преддверии 9 мая в переводах на ряд языков, включая и русский, фильм распространялся для просмотра посредством Интернета. По данным известнейшего немецкого журнала-еженедельника Der Spiegel, только в Германии благодаря агрессивной рекламе его увидели 21 млн зрителей. И это только в марте, когда картина была показана ведущими немецкими телеканалами ZDF и ORF. При этом продюсер фильма Нико Хофманн нисколько не скрывал, что главная тема ленты, бюджет которой составил хорошенькую сумму в €10 млн, — показать нацистов «другими»: мол, пришла пора «несколько переосмыслить» прошлое. При всем этом фильм явно рассчитан на молодежную аудиторию, что только добавляет оторопи от увиденного на ТВ‑экране.
«Пушистые» немцы против восточных «монстров»
«Трехсерийка» более чем зримо проводит идею, что солдаты и офицеры вермахта до 22 июня 1941 года были более чем добропорядочными, весьма «пушистыми» людьми («наивные и морально безупречные, как и большинство немцев времен Третьего рейха», — так выразился о них продюсер Хофманн) и, начав агрессию, отнюдь не хотели убивать русских. Плохими, по ходу сюжета, они стали вынужденно — где по приказу, исполняя солдатский долг, где из-за того, что красные посмели оказывать сопротивление победоносной армии фюрера, которая намеревалась за считанные недели взять Москву. Мол, улыбнись удача авантюрному блицкригу, и все могло бы быть не так жестоко, как случилось. Показано, как молодым героям картины претит выкрикивать «Хайль Гитлер!», а портрет «обожаемого нацией» фюрера даже не мелькает в кадре на всем протяжении более чем 270‑минутного сериала. Крупная свастика тоже появляется лишь в паре эпизодов на 5–7 секунд. Не увидишь и эсэсовцев в их зловещем черном, все — в «безобидной» пехотной униформе.
На фоне столь идеализированных захватчиков поляки и украинцы показаны просто монстрами, жаждущими крови. Они куда как ретивее эсэсовцев изощренно уничтожают евреев. Русские же показаны в скорых эпизодах, в основном это комиссары-«фанатики», «бандиты»-партизаны и мирное сельское население, которое Сталин и его приспешники заставляют защищать свою нелюбимую Родину под угрозой расстрела. Ни один персонаж из русских никак не персонифицирован, и нельзя отделаться от ощущения того, что в общем они показаны «безмозглым стадом», каковым, собственно, их, подлежащих массовому уничтожению, и считали в гитлеровской Германии. Такое впечатление, что киношников — наверняка отпрысков солдат вермахта в каком-то поколении — свербит потаенная ностальгия по тем «славным» годам, когда их предки совсем не чурались воззрений «истинных арийцев» на «низшие расы», восточных «недочеловеков».
Протест против такого художественного изображения вещей прозвучал, в частности, из Варшавы и Москвы. В Международном экспертном сообществе ИА REX преимущественно осудили новую тенденцию в немецком историческом кино и согласились с мнением известного кинодокументалиста Романа Газенко о том, что «иначе как идеологической диверсией немецкий фильм «Наши матери, наши отцы» назвать нельзя».
В Польше просто негодовали от того, как в немецкой «исторической» киноподелке изображены поляки. И есть отчего! В «Матерях-отцах» отчетливо пропагандируется образ якобы кровожадных польских партизан, которые лютовали в отношении евреев похлеще, чем гитлеровские фашисты. «Более того, — как верно подметил один рецензент, — поляки показаны как убежденные антисемиты, которые «чуют еврея по запаху и топят их всех, как котят». Про запах и котят — это из фразы фильма.
Многочисленные факты помощи поляков евреям, попавшим как в гетто, так и в концлагеря, абсолютно проигнорированы. Как и то обстоятельство, что ныне именно в Польше находится сберегаемый поляками Освенцим-Аушвиц — яркий памятник человеконенавистнической политики Третьего рейха не только к евреям, но и к славянам, да и ко всем другим народам. Многие общественные организации Польши даже обратились к властям с просьбой о пресечении распространения фильма.
С резким неприятием «Матерей-отцов» в апреле, когда фильм был распространен на русском языке, выступило Российское военно-историческое общество (РВИО). Там назвали это кино, снятое режиссером Филиппом Кадельбахом, глумлением над миллионами жертв нацизма и попыткой его реабилитации.
«Главный немецкий телеканал ЦДФ показом данного сериала о Второй мировой войне явно реабилитирует немецких солдат на Восточном фронте, — говорится в заявлении РВИО. — Из самого названия следует: не нужно стыдиться своих отцов и дедов, воевавших в составе вермахта. Фактически в Германии предпринята попытка пересмотра решений Нюрнбергского трибунала, приговорившего к повешению фельдмаршала В. Кейтеля и других нацистских преступников за зверства на оккупированных территориях».
Особенно возмутил авторов протеста эпизод, в котором советские солдаты врываются в немецкий госпиталь, в упор убивают раненых и насилуют медсестер: «Эти «степные подонки», скопированные из писаний Геббельса, должны как-то заретушировать то, что вермахт участвовал в хладнокровном и методичном уничтожении мирного населения Советского Союза. Известно: единичные факты негуманного отношения красноармейцев к жителям Германии советским руководством жестоко карались, виновных предавали суду военного трибунала и расстреливали перед строем».
Насильники, грабители?
Нет — освободители!
С активистами РВИО нельзя
не согласиться. На рубеже 2000 года некоторые одиозные «историки-копатели» невероятным образом методично стали подсчитывать число изнасилованных немок вошедшими в Германию советскими солдатами и офицерами, основываясь на сомнительных свидетельствах и личных представлениях о «моральном облике» освободителей. А также интерпретируя в духе геббелевской пропаганды выступления известных журналистов той поры (в частности, Ильи Эренбурга) и некоторых приказов военного командования (например, приказа командующего 3‑м Белорусским фронтом генерала армии Ивана Черняховского), которые призывали к «беспощадному возмездию» за содеянное гитлеровцами на оккупированных землях.
Даже «конкретные» цифры поруганных немок назывались. Скажем, 100 тысяч изнасилованных женщин и девушек, а также девочек от 8 лет только в Берлине (а по всей Германии — свыше 2 млн!). К такому «ужасному показателю» на основе косвенных данных и выводов современников пришел родившийся после войны британский историк и писатель Энтони Бивор. В ответ небезызвестный российский историк научный руководитель Центра истории войн и геополитики Института всеобщей истории РАН, президент Ассоциации историков Второй мировой войны Олег Ржешевский сразу же назвал цифры коллеги Бивора «фантастическими». Да таковыми они не могут не видеться человеку, более или менее знающему историю наступления советских войск в Германии и взятия Берлина. Российский ученый полагает, что, хотя, по совершенно понятным причинам, предотвратить насилие советскому командованию не удалось, но оно все же было значительно ограничено, а с течением времени и сведено к минимуму.
Действительно, в разные годы войны появлялись соответствующие обстановке лозунги. Допустим, с 1942 года расхожими были «Убей немца!», «Убей фашиста-изувера», «Папа, убей немца!», «Бей так: что ни патрон — то немец!», «Балтиец! Спаси любимую девушку от позора. Убей немца!», «Каждую пулю — в немца!». В 1944‑м появился лозунг «Страшись, Германия, в Берлин идет Россия!» и некоторые другие подобные. Посредством их, понятно, в красноармейцах воспитывалась совершенно необходимая в тех условиях битвы не на жизнь, а на смерть ненависть к врагу, чувство мести за поруганную Родину, погибших или угнанных в германскую неволю родных. Но уже весной 1945 года в Кремле было понимание того, что ненависть эта зашкаливает, и приняли соответствующие меры.
Напомним, что партийное руководство отнюдь не голословно рассматривало выход наступающих войск к рубежам рейха и их вступление на территорию Германии как поход, целью которого было освобождение немецкого народа от фашистского ига. 14 апреля в главной газете страны «Правда» появилась достаточно резкая публикация против чрезмерных «антинемецких» выступлений Ильи Эренбурга, которые «идут вразрез с гуманитарным принципом внешней политики советского правительства». «Тов. Эренбург уверяет читателей, что все немцы одинаковы и что все они в одинаковой мере будут отвечать за преступления гитлеровцев», — указывалось в статье и четко объяснялось, что это грубо неверная позиция.
А 20 апреля 1945 года (что, кстати, вольно или невольно совпало с днем рождения Гитлера) Сталин направил войскам специальную директиву № 11072, которая требовала более гуманного отношения к немецкому гражданскому населению и военнопленным. В русле этой политики были изменены и все призывы советской пропаганды: «Бойцы Красной Армии не воюют с мирными жителями — это унижает честь воина», «Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается» и другие. И, кстати, именно тогда воззвание «Смерть немецким оккупантам!», печатающееся при названиях всех газет и журналов, было заменено на призыв «За нашу Советскую Родину!», который был начертан на полковых знаменах Красной Армии.
Следует учитывать и то, что далеко не все подобного рода преступления совершались советскими военными. Как сообщала прокуратура 1‑го Белорусского фронта, «насилиями, а особенно грабежами и барахольством, широко занимаются репатриированные, следующие на пункты репатриации, а особенно итальянцы, голландцы и даже немцы. При этом все эти безобразия сваливаются на наших военнослужащих…».
Капитан Анатолий Мужиков вспоминал (и это одно из характерных воспоминаний победоносно шедших по Германии офицеров и солдат Краской Армии): «На подступах к Берлину были спущены директивы и приказы вышестоящего командования войскам. В них было требование лояльно относиться к мирному немецкому населению, строго пресекались грабежи и изнасилования. Эти требования в войсках выполнялись».
Президент Академии военных наук фронтовик генерал армии Махмут Гареев писал по этому поводу: «Конечно, проявления жестокости, в том числе и сексуальной, случались. Их просто не могло не быть после того, что фашисты натворили на нашей земле. Но такие случаи решительно пресекались и карались. И они не стали массовыми. Ведь как только мы занимали населенный пункт, там сразу создавалась комендатура. Она обеспечивала местное население продовольствием, медицинским обслуживанием. Порядок контролировала комендантская патрульная служба. Лично я участвовал в освобождении Восточной Пруссии. Говорю как на духу: о сексуальном насилии тогда даже не слышал».
Бравший в составе действующей армии Берлин писатель, бывший смершевец Владимир Богомолов, автор литературного шедевра «Момент истины (В августе 44‑го…)» вспоминал: «Немки посылали к нам своих детей за хлебом, а сами стояли в стороне и ждали. Дети клянчат: «Брот!..». Солдаты кормят из своих котелков немецких детей».
Поэтому, что бы ни «изыскивали» в этом смысле некоторые «ученые», что бы ни писали, ни говорили, ни снимали киношники-«переосмыслители», а советский солдат куда в более масштабной степени запомнился немцам именно гуманным победителем. О чем истинно свидетельствует известный памятник воину-освободителю с опущенным мечом и с немецкой девочкой на руках в Трептов‑парке Берлина. Должно напомнить, что идея этой величественный скульптуры была основана на реальном факте проявления советским солдатом человечного отношения к ребенку враждебного государства, принесшего Отечеству неисчислимое число бед и горя.
«Комиссара расстрелять! Но перед этим перевяжите!»
Автор этих строк предпринял попытку понять позицию немецких кинематографистов, снявших «Наши матери, наши отцы». Но не смог протянуть у экрана и четверти часа. Потом, превозмогая себя, все же осилил этот «шедевр», который в самой Германии уже назвали «событием года, культовым кинопроизведением». Дело не в художественной слабости картины (на мой взгляд, она наличествует, но, как полагает ряд критиков, в целом лента снята не без профессиональной добротности), а в той откровенной лжи, которая обрушивается на зрителя с первых же кадров.
Создатели фильма абсолютно прямолинейно пытаются убедить зрителя в «благородстве» солдат вермахта («верных солдат фюрера») и их подруг («истинных ариек»), которые и евреям помогают, и пленных не хотят расстреливать, и как все они с ходом войны становятся пацифистами. Нацизм показан в лице лишь одного персонажа в звании штурмбанфюрера. Вся преступность его заключается лишь в прищуре колючих глаз да в обыкновенных, свойственных немалому количеству представителей сильного пола подлостях (обман, прелюбодейство, битье женщины и прочее). Случившийся таки расстрел пленных устами героев оправдывается неподписанием СССР Женевской конвенции, а провал блицкрига 1941 года — осенней слякотью, «генералом морозом» и отсутствием белых маскхалатов.
Это в целом. А вот некоторые частности.
Начало агрессии. Эпизод пленения «фанатично» отбивающегося комиссара. Солдат, памятуя о приказе (изданный еще до начала «Барбароссы» исторический «приказ о комиссарах» ставки фюрера, которых надлежало «устранять» по захвату в плен немедленно, хорошо известен не только историкам), вознамерился было тут же застрелить «проклятую большевистскую еврейскую свинью, убившую рядового Шмидта». Но «добрый» лейтенант зычно велит: «Отставить!». И комиссара даже не избивают. Но этого мало. Минуту спустя гауптман, начальник взводного, приказывает ему все же расстрелять политработника: «Только сделайте это где-нибудь в стороне, чтобы солдаты не слышали». Мыслимо ли это?
Но и этого мало для уже и без того столь «трогательного» эпизода! Лейтенант с тяжелым сердцем угощает политработника (которого не связали, не бросили в сарай, он, неохраняемый, обыкновенно сидит на завалинке немецкого штаба в ожидании дальнейшей участи) сигаретой и уже потом выполняет распоряжение своего командира. Точно как в анекдоте про «доброго дедушку» Ленина: «Расстрелять, немедленно расстрелять! Но перед этим непременно напоите горячим чаем!».
Тут можно вспомнить наверняка небезызвестные и в нынешней Германии выдержки из некоторых писем молодых солдат вермахта (в основном в фильме показаны «верные солдаты фюрера», которым еще нет 25 лет). Так, некий Матеас Димлих пишет своему брату ефрейтору Генриху Цимлиху: «В Лейдене (город в Нидерландах. — Авт.) имеется лагерь для русских, там можно их видеть. Оружия они не боятся, но мы с ними разговариваем хорошей плетью…». Некто Отто Эссман — лейтенанту Гельмуту Вейганду: «У нас здесь есть пленные русские. Эти типы пожирают дождевых червей на площадке аэродрома, они кидаются на помойное ведро. Я видел, как они ели сорную траву. И подумать, что это — люди…».
В сериале показано несколько расстрелов. Авторы «кина» посредством, надо сказать, неплохой игры актеров оправдывают эти убиения тем, что каждый раз после них герои терзаются «мучительными муками совести». Типа: «Вы думаете, они все были партизанами?».
Создателям «Матерей-отцов» вдруг стало неведомо, что штурмовые отряды гитлеровских войск и СС шли на СССР с бравой «романтичной» песенкой: «Бей, барабан, бей, барабан!/В поход мы пошли на Россию,/Пусть большевистский красный стан/Узнает нас и нашу силу./Шиповник алый расцветет,/Где провезем мы пулемет!». То есть там, где прошел фашист, все залито кровью.
«Там же дети!» — обмирает один из киношных оккупантов в другом «чувствительном» эпизоде, где бесчинствуют украинцы, и пытается спасти еврейскую девочку от жестокого наци из гестапо. Создателям фильма, похоже, было совсем неведомо, как из детей на оккупированных территориях выкачивали всю кровь для лечения солдат вермахта.
Картинка самопожертвования одного из германских вояк (наступил на мину, дождался, пока остальные отойдут, и поднял ногу) списана явно с советского кинофильма. Однако хорошо известно, что на той войне на самопожертвование никто из захватчиков не шел даже в самые критические моменты: ни один не закрыл грудью амбразуру, не осуществил воздушный таран, не бросился под танк с гранатой, не направил горящий самолет в гущу войск противника.
А как вам такой диалог начальника немецкого госпиталя и медсестры: «Сестра, наложите повязку русскому». — «Но мы не можем». — «Делайте, что я сказал!». Показано это на фоне того, как в госпиталь привезли несколько «пластом лежащих», тяжелораненых красноармейцев. Таковых гитлеровцы сразу пристреливали — это тоже общеизвестно. А тут — что вы, не только, сопереживая, заботливо латают им раны, но даже жертвуют для них морфий, которого не хватает для своих раненых (начгоспиталя ворует это лекарство, жертвуя тем самым солдатами рейха, и тайно передает медсестре)! Мало того, «истинная арийка» так ухаживает за советским офицером с осколком снаряда в груди, что даже… бреет его, немощного! Одновременно она саботирует скорейшее возвращение в строй солдат вермахта, чуть ли не до гангрены их доводит, чтобы только их поскорее отправили в тыловой госпиталь.
1943 год, Берлин. «Замолчи, а то русские придут», — пугает немка своего маленького ребенка. «Тонкий намек» на «звериность» начавшей гнать гитлеровцев из России Красной Армии: «зверь» еще далеко, но придет — мало не покажется, фрау и за себя немало переживает. Мысль, что скоро русские «придут и изнасилуют» навязчиво проводится и через другие сюжетные картинки.
Наконец насилие осуществляется. Советские солдаты и офицеры врываются в госпиталь и перед тем, как надругаться над «невинной арийкой» и «по зову сердца» пошедшей в госпиталь исцелять солдат вермахта русской, расстреливают поголовно всех раненых. Это делает офицер из пистолета ТТ. Данный эпизод длится 27 секунд (автор этих строк специально засек время), что вполне достаточно для того, чтобы зрители «воочию» увидели бесчеловечную сущность «освободителей с востока». А те, как недвусмысленно намекают создатели фильма, раздухарились бы и куда более, да тут приструнила их варварский мужицкий беспредел — только представить! — грозная лейтенантша, вся в орденах-медалях. «Отставить! Мы — советские солдаты-освободители! Пошел вон, пока я тебя не пристрелила!» — насмерть напугала она одного из красноармейцев‑насильников. Ни на кончик ногтя не преувеличиваю, не утрирую — все именно так и изображено в этом «кине». Разумеется, на этом фоне нынешним наследникам солдат вермахта, заделавшимся киношниками-«переосмыслителями», незачем было «напоминать» зрителям, как давили госпитали с ранеными германские танки и как «благородные» фашистские асы расстреливали с воздуха санитарные поезда.
Грубо аллегорично показывается «героизм и самоотверженность» гитлеровского вояки, который из пистолета-пулемета МР40 (в народе его называли шмайсером, хотя он таковым не являлся) с 32‑патронной емкостью магазина по открытому пространству рванулся на советские окопы и всех в них браво положил с одной очереди, а враг, сидя за укреплениями с пулеметом, ничего не смог сделать. На этом фоне с той же вызывающей фантастической «художественной» преувеличенностью показана жестокость «русских варваров», преследующих в наступлении с поддержкой артиллерии одиночного немца, который бежит к своим, неся им горячий обед. Собственно, с этого и начинаются «Матери-отцы», по ходу фильма эпизод несколько раз повторяется.
Вот такое «переосмысление» через все три полуторачасовые серии.
Вслед за «Штрафбатом» и «Сволочами»
Повторимся: фильм явно рассчитан на молодежь, не только на немецкую. Но и на юных из других стран, в том числе из России, где ныне молодые люди в большинстве своем весьма слабо утруждают себя изучением отечественной истории и Великой Отечественной войны в частности, а учебники так и сяк интерпретируют те или иные события.
Поэтому в блогосфере и появляются удручающие отзывы, подобные такому: «Русские патриоты кричат: как посмели эти немцы пытаться обелить своих предков, как посмели они показать Советскую армию в таком неприглядном виде? Во‑первых, что же немцам до второго пришествия, что ли, нести на себе этот крест? И праправнуки праправнуков тоже должны чувствовать вину? На мой взгляд, фильм не пытается обелить, он просто пытается показать людей, причем очень молодых людей, восторженных, полных надежд и ожиданий, веры в прекрасное будущее, как и все мы в молодости, в суровых обстоятельствах войны».
Представляется, что «праправнуки праправнуков», конечно, не должны «нести ответственность» за деяния своих предков, ринувшихся 22 июня 1941 года по приказу обожаемого фюрера с оружием в руках «быстренько прогуляться» до Москвы, чтобы вернуться домой, в Германию, к Рождеству. Но не должны ли они — в поколениях, пожизненно — «стыдиться» их деяний? Вопрос этот отнюдь не риторический и отнюдь не спорный. Конечно, если представлять «наших матерей, наших отцов», как они показаны в фильме, то «праправнуки праправнуков» вскоре не только перестанут их «стыдиться», но и гордиться ими начнут. А там недалеко, как справедливо замечено в протесте Российского военно-исторического общества, и до пересмотра незыблемых решений Нюрнберга.
В данном контексте справедливым также представляется вот какое замечание политолога, координатора международной экспертной группы ИА REX Сергея Сибирякова: «Имеют ли право немецкие кинематографисты на пересмотр традиционных версий Второй мировой войны? Трудно сказать. А почему нет, если в стране-победительнице идет пересмотр истории этой войны? Разве не в России сняты такие фильмы, как «Сволочи», «Штрафбат» и «4 дня в мае»? Эти фильмы говорят о внутреннем родстве нацистской Германии и сталинского СССР, что является грубой исторической ложью. В Германии явно заметили это движение и вышли навстречу российскому мейнстриму в отражении истории войны как битвы безжалостных тиранов Гитлера и Сталина с многомиллионными жертвами невинных народов с обеих сторон. В общем, за что боролись, на то и напоролись».
В немецком сериале мысль «равнозначимости» Гитлера и Сталина проходит рефреном, неоднократно прямолинейно озвучивается устами главных героев. Только представить, русская, принятая «доброй арийкой» на работу во фронтовой гитлеровский госпиталь, на досуге от врачевания немецких вояк с упоением, не таясь, читает «Записки охотника» Тургенева. Но каким же извращенным должно быть понимание у создателей киноэпопеи о трагедии не раз «осрамивших фюрера» за годы войны солдат вермахта, что они пытаются — устами русской героини — представить эти рассказы нашего литературного классика хуже, чем «Майн кампф» Адольфа Гитлера: «Бедные люди при царе Николае были рабы. Господа делали с ними все, что хотели, — покупали, продавали. Барин бил Васю — сына крестьянина. Мы плохо обращаемся со своими людьми». Тут арийка понимающе проникновенно сочувствует: «Мы, немцы, — тоже».
В контексте же отклика на фильм Сергея Сибирякова остается только ждать, что и ведущие российские телеканалы покажут отечественному зрителю дублированных на русский язык немецких «Наших матерей-отцов». Может быть, в каком-то году — даже 9 мая. А что с этих ТВ‑кнопок станется. У них уже есть немалый скандальный опыт показа на 23 февраля фильмов, явно очерняющих Вооруженные силы России…
http://vsr.mil.by/2013/05/23/kinoshnoe-bla...x-zaxvatchikov/
