"В Сибири не было войны,
Но бесконечны павших списки.
В Сибири не было войны,
Но в каждом парке обелиски.
Сибирь, кормившая страну,
Ждала нас, мучась и печалясь.
Из ста, ушедших на войну
Всего лишь трое возвращались.
В Сибири не было войны,
Но ширилась Сибирь полками,
И лучших воинов страны
С тех пор зовут сибиряками".

И. Краснов

Скопировал в Одноклассники. СПАСИБО ! Может Форум Оживёт...

Привет Олег!
Если ты начнёшь здесь писать, а не в ОКах, То Форум Оживёт - НЕПРЕМЕННО!

Челябинск. Улица Кирова. Отправка на фронт 244-й (63-й гвардейской) танковой бригады Уральского добровольческого корпуса. 9 мая 1943

Лариса Васильева. «Танки».

Моему отцу Николаю Алексеевичу Кучеренко

Какие-то строгие тайны
Из дому отца увели,
А вскоре по улицам танки
Гудящей волной поползли.
Я прятала руки за ватник
И следом за танками шла,
Не зная, что ожил тот ватман
С его заводского стола,
Что ожил тот ватман, который
Похитил отцовские сны.
По длинным людским коридорам
Шли новые танки страны.
Мальчишечьи крики привета
Неслись от ворот до ворот,
И женщина шла без жакета,
Кричала:
— Победа идет! —
И, стиснув руками упрямо
Тугие перила крыльца,
О чем-то заплакала мама,
Привыкшая жить без отца.
Я помню тот день потому лишь,
Что вечером этого дня
Средь старых, бревенчатых улиц
Отец мой окликнул меня.
Мне даже теперь это снится,
Как в тот незапамятный год
Отцу разрешил отлучиться
Домой оборонный завод,
Как следом за ним я бежала
И в комнату нашу вошла,
А мама подушки взбивала,
А мама лепешки пекла,
Смеялась то громко, то робко,
О том говорила, о сем…
Но стыла в тарелке похлебка
Отец мой уснул за столом.
А мать улыбалась все шире
И куталась в старую шаль…
Шли танки Т-34
В тревожную, трудную даль.

Это мыслей сверкающих высь
О победе в любой войне,
И металлом одетый смысл,
Что на свете мы всех сильней.

Это правила, где лежит
Гениальная простота,
И конструктора главного жизнь,
Перешедшая в этот танк.

Это холод гулких цехов,
И под небом открытым станки,
Дети с бабами у станков,
На войне давно мужики.

И бумага последних рублей,
Припасённых на чёрный день,
И колец обручальных блеск,
Снятых тысячами людей.

И в наушниках "Заводи !"
И прорвать оборону - приказ,
Ну, родимый, не подведи,
И до самого пола - газ !

И болванки в башню удар,
И застывший радиста взгляд,
И фанерная в поле звезда,
И сто грамм за погибших ребят.

И проломленные бока
Всех немецких зверей стальных,
И Москва в золотых огнях,
Под победным небом страны.

Это щит наш и это меч,
Это наша прямая речь,
Средство выжить народам моим
В этом бешеном мире.

Это скорость и сила огня,
Это люди сильней чем броня,
Это слава моей страны - Т - 34 !

Это ржи золотой посев
На холмах боевых полей,
Это памятник у шоссе,
С одинокой гвоздикой в стволе.

Это путь, идущих вперёд,
Молодых и сильных машин,
Что начало своё берёт
Из твоей российской души.

Калинкин Михаил - Т-34

Скульптурная композиция «Таран» (Прохоровка)

Марк Гроссман. «Баллада об уральском танке».

Снаряды грызли землю Сталинграда.
Вскипала Волга. Мертвый плыл паром.
Горбатый, грязный, как исчадье ада,
Немецкий танк поднялся над бугром.
Он пол-Европы траками пометил,
Броней сметал он все перед собой.
И вот стоит у Волги на рассвете,
От выбоин и вмятин весь рябой.
Еще мгновенье — и на этом танке
Опустят люк. Рванется танк, дрожа.
Начнут полосовать его болванки
Тяжелое железо блиндажа.
Еще мгновенье…
Но в раскатах грома,
Стоявшая в укрытье до сих пор,
Рванулась из-за рухнувшего дома
Уральская машина на бугор.
Провыл снаряд немецкой пушки куцей.
Но шел наш танк по прежнему пути.
И понял враг: ему не увернуться,
От лобовой атаки не уйти.
Они сцепились, будто в рукопашной,
Сшибая бронированные лбы.
И замерли заклиненные башни.
И оба танка встали на дыбы.
…Мы шли вперед знакомыми местами,
Оставив на высоком берегу
Машину с опаленными крестами,
С оборванными траками в снегу.
А рядом с нами медленно и грозно,
Весь в ранах и рубцах, без тягача,
Шел танк уральский по земле морозной,
Магнитогорской сталью грохоча.
В пути спросил один солдат другого:
— Ты, кажется, с Урала, побратим!
И руку он потряс ему без слова.
И все без слов понятно было им.

Когда на запад эшелоны,
На край пылающей земли
Ту мощь брони незачехленной
Стволов и гусениц везли, -
Тогда, бывало, поголовно
Весь фронт огромный повторял
Со вздохом нежности сыновней
Два слова: - Батюшка Урал!

Александр Твардовский

Все помню сквозь лет вереницу,
Ты свет наш в кромешных боях,
Гвардейского сердца частица
Навечно в Уральских горах.
Ну, глянь на меня, свердловчанка,
Не надо и слов говорить.
Мы отдали молодость танкам,
А танки стране помогли победить!
В сражения вы нас снаряжали,
Наказу и клятве верны,
На танках добротнейшей стали
Мы были сильны и грозны.
Твой труд был победе опора.
Сработали все для боев.
В гудении родного мотора
Я слышал дыхание твое.
Ну, глянь на меня, свердловчанка.
Не надо и слов говорить.
Мы отдали молодость танкам,
А танки стране помогли победить!

Вадим Очеретин Свердловчанка

Сварка бортов корпуса танка Т-34 автоматической сварочной установкой на Уральском танковом заводе в Нижнем Тагиле

Встречу в День Победы
Тетю Дашу,
Поклонюсь:
Прости меня, Прости,
За твои труды на Уралмаше
Памятник тебе бы возвести!
Позабыла ты про бабьи страхи,
Попривыкла к стали и огню.
Сыновьям ты шила не рубахи,
Одевала – В грозную броню.
Сталь сшивала быстро,
Без огрехов,
Как иглою,
Сварочным огнем –
За спиной – в дыму,
В пролетах цеха
Гулко перекатывался гром.
Но домой не шла ты
С Уралмаша,
Даже если мастер прогонял,
У брони спала ты, Тетя Даша,
Потому что знала – Ты – Урал.
До сих пор бессонницу Урала
Носишь по заплаканным ночам.
Вижу я:
На глыбу пьедестала
Танк взошел
И по твоим плечам.

Лев Сорокин

Спасибо тебе Егоров !

«В годы Великой Отечественной войны 1941-1945 из металла Магнитки изготовлен каждый 2 танк и каждый 3 снаряд».

Вновь мы книгу времени откроем,
путь к простейшим истинам не прост.
Да, в Указах городом-героем
не назвали наш Магнитогорск.
Под дождями сгнил барак дощатый,
и погасли буйные костры.
Но Россия помнит год тридцатый
и набатный гул Магнит-горы.
Разве люди могут не запомнить
взрывы телеграфной тишины…
Был чугун, рожденный первой домной,
первым мирным подвигом страны.
Шли мы, как в атаки, через время,
принимая гордо свой удел.
И металл вливался в жадный лемех,
в тракторах натруженно гудел.
А когда коварно мир нарушила
рейха оголтелая орда,
вздыбилась бронею и оружием
ярая магнитная руда.
И паучья свастика дрожала,
под огнем умерив мотопрыть.
Нет, не Рур — Магнитка вновь решала:
быть России… быть или не быть?
Мы, надев отцов погибших робы
и к мартенам встав в пятнадцать лет,
сокрушили полчища Европы
и железный крупповский хребет.
Будем вечно помнить все, что было,
как мы шли от первого костра,
как Россию грудью защитила
в грозный час Магнитная гора.
Будет вечно все, что мы построим,
будет вечен и прекрасен труд…
И потомки городом-героем
город наш рабочий назовут.

Машковцев Владилен Иванович

«Уральцы, вам, чьи руки золотые, ковали здесь победу над врагом». Челябинск, Комсомольская площадь.

На гордом Урале, где шлемами скалы
Да в небе степные орлы,
Не меркнет живая былинная слава
Той дальней, тревожной поры.
Припомним походы,
Военные годы,
Цеха Уралмаша без сна;
Стальную Магнитку,
В берёзах калитку,
И в сердце вернётся весна.
Припомним, как в грозные годы ковали
Победный наш танковый клин.
И как в сорок первом Москву отстояли,
Как брали уральцы Берлин.
Припомним, как лихо под огненным стягом
Гвардейские танки неслись
На Вислу и Одер, на Львов и на Прагу
И все, как герои, дрались.
Пусть множится слава меча и орала
В народе на все времена.
Пусть рядом сияют победно и ало
Твои и мои ордена.

Сорокин В. Рабочим Урала, бойцам и командирам 10-го гвардейского Уральско-Львовского Краснознамённого, орденов Суворова и Кутузова добровольческого танкового корпуса посвящается.

"Нам никогда не понять людей, которым вечером после боя, взводом приходилось пить водку, которую утром получали на батальон..."

Когда на смерть идут — поют,
а перед этим можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою —
час ожидания атаки.

Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв — и умирает друг.
И значит — смерть проходит мимо.

Сейчас настанет мой черед,
За мной одним идет охота.
Будь проклят сорок первый год —
ты, вмерзшая в снега пехота.

Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв — и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.

Но мы уже не в силах ждать.
И нас ведет через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.

Бой был короткий.
А потом глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей я кровь чужую.

C. Гудзенко Перед атакой

В ночь со 2 на 3 ноября 1941 года на станкостроительном заводе имени Орджоникидзе был начат выпуск первых автоматов ППШ. Их испытывали прямо в цеху.

Прикорнут у рабочего места,
Чуть согреются - и к станку.
О таких написать бы песню,-
Не вмещаются чувства в строку.

Но не в силах возвысить их пением,
Всё равно не могу молчать,
Ведь пришлось бы стихотворенье
Из слезы и улыбки создать!

Под Москвою враги наступали
И земной содрогался шар.
Только вдовы в ту ночь собирали
Знаменитые ППШ.

Рано утром, к приходу начальства,-
Сладковатый по цеху дымок…
Автоматы испытывал мастер –
Необстрелянный паренёк.

Он стрелял… Затихал и снова…
Наполнялась гневом душа.
А в сторонке плакали вдовы,
Собиравшие ППШ.

И бери он хоть ниже, хоть выше,
Изливая кручину-тоску,
В сорок первом разве услышат:
Слёзы вытрут и снова – к станку.

Владимир Черныш. Стихи о ППШ.

...сто двадцать пять блокадных грамм с огнем и кровью пополам...

Вместо супа - бурда из столярного клея,
Вместо чая - заварка сосновой хвои.
Это б всё ничего, только руки немеют,
Только ноги становятся вдруг не твои.

Только сердце внезапно сожмётся, как ёжик,
И глухие удары пойдут невпопад...
Сердце! Надо стучать, если даже не можешь.
Не смолкай! Ведь на наших сердцах - Ленинград.

Бейся, сердце! Стучи, несмотря на усталость,
Слышишь: город клянётся, что враг не пройдёт!
...Сотый день догорал. Как потом оказалось,
Впереди оставалось ещё восемьсот.

Ю. Воронов

Кровь друзей, взывавшая к отмщенью,
На полотнах полковых знамён.
Но вовек убийцам нет прощенья.
Прорвана блокада. Мы идём.

Друг, теперь мы вместе наступаем.
Никогда не повернём назад.
Мой сынишка – ленинградец – спит, не зная,
Как сегодня счастлив Ленинград!

ЕЛЕНА ВЕЧТОМОВА

Помню К бою

ИЛ-2 в Самаре.

Оружью русскому есть памятников много
Как символы одержанных побед,
Они стоят в полях и на дорогах,
Войны священной отмечая след. ,

Но мне один запомнился надолго,
Воздвигнут он, где был глубокий тыл,
В индустриальном городе на Волге,
Взлетающий бронированный "Ил".

Приземистый, перед прыжком напрягшись,
Расправив крылья-плечи, он готов
Сегодня так же, как в бою вчерашнем,
Обрушить залпы пушек на врагов.

В нем воплощенье богатырской силы
Непокоренной Родины моей,
Единства фронта нашего и тыла,
Бесстрашия и мужества людей.

Лети, "горбатый", расскажи потомкам,
Что путь к Победе не был прост и скор,
А на рейхстаге и его обломках
И твой автограф украшает взор.

Л. Я. Клобуков

Помню Старый https://youtu.be/DZYMfovoJsQ

В ночь со 2 на 3 ноября 1941 года на станкостроительном заводе имени Орджоникидзе был начат выпуск первых автоматов ППШ. Их испытывали прямо в цеху.

Прикорнут у рабочего места,
Чуть согреются - и к станку.
О таких написать бы песню,-
Не вмещаются чувства в строку.

Но не в силах возвысить их пением,
Всё равно не могу молчать,
Ведь пришлось бы стихотворенье
Из слезы и улыбки создать!

Под Москвою враги наступали
И земной содрогался шар.
Только вдовы в ту ночь собирали
Знаменитые ППШ.

Рано утром, к приходу начальства,-
Сладковатый по цеху дымок…
Автоматы испытывал мастер –
Необстрелянный паренёк.

Он стрелял… Затихал и снова…
Наполнялась гневом душа.
А в сторонке плакали вдовы,
Собиравшие ППШ.

И бери он хоть ниже, хоть выше,
Изливая кручину-тоску,
В сорок первом разве услышат:
Слёзы вытрут и снова – к станку.

Владимир Черныш. Стихи о ППШ.

За моряков всегда до верха рюмка с водкой,
Ведь бой на море не пощёчина, не драка
И по сухим на тот момент военным сводкам
Проходит просто - как «Торпедная атака».

На редане скользим невесомо,
Две торпеды один пулемет.
Мы выходим в любую погоду
Хоть и знаем никто нас не ждет.

Нам лишь вера в себя помогает
В то, что мы не боимся- не верьте!
Ведь за нашей кормой нету чаек-
Там где мы – там всегда запах смерти!

Мы как волки голодные рыщем.
Жажда схватки – наш воинский долг
Кто-то будет с пропоротым днищем.
Бездна примет священный оброк!

Мы заходим, как правило, с борта-
Больше шансов, что в цель попадёт.
Сократим расстояние и к чёрту,
Ну а дальше- уж как повезёт!

Остаётся уже меньше мили,
Бьют по нам на прямую наводку.
На винтах мы как птица парили
Чтоб прицелиться дьяволу в глотку!

От разрывов не слышно команды,
Но как сёстры торпеды пошли.
Умирать не придётся нам дважды,
Но ещё далеко до земли!

Отстрелялись- пошла дымзавеса,
Мы уходим в кромешном аду.
Лязг железа и крики матросов
«Право руль!» - мы ещё на плаву!

Парень выровнял курс по компасу,
Глухо вскрикнул схватившись за грудь,
Вспомнил мать и мальчишек по классу,
Да все то, что уже не вернуть.

Без усов- так ведь прожито мало,
Бескозырку шквал ветра сорвал.
Сердце биться его перестало,
Ну а руки сжимали штурвал!

Денис Стрельцов.

Подбитый в поле советский танк Т-34 выпуска 1941 года

Бронебойным снарядом
Разбитый в упор лобовик,
Длинноствольная пушка
Глядит немигающим взглядом
В синеву беспредельного неба...

Почувствуй на миг,
Как огонь полыхал,
Как патроны рвались и снаряды,
Как руками без кожи
Защелку искал командир,
Как механик упал, рычаги обнимая
И радист из «ДТ»
По угрюмому лесу пунктир
Прочертил,
Даже мертвый
Крючок пулемета сжимая.

На кострах умирали когда-то
Ян Гус и Джордано Бруно,
Богохульную истину
Смертью своей утверждали...

Люк открой и взгляни в эту башню
Где пусто, черно...
Здесь погодки мои
За великую правду
В огне умирали!

Сергей Орлов "У сгоревшего танка"

Ещё осенью хотел выставить фотографию старого трака, который нашли немцы при реконструкции подъездных дорожек во дворе здания, где размещался штаб 1ТА.
Сейчас посмотрел на фотографию и .... сравнивайте:

Выпускницы Центральной женской школы снайперской подготовки. Школа выпустила 1885 девушек-снайперов (4 выпуска), которые за время войны уничтожили около 12 000 фашистов

Качается рожь несжатая,
Шагают бойцы по ней.
Шагаем и мы – девчата,
Похожие на парней,

Нет, это горят не хаты –
То юность моя в огне,
Идут по войне девчата,
Похожие на парней.

Юлия Владимировна Друнина

На Дороге Жизни...

В пальцы свои дышу - не обморозить бы.
Снова к тебе спешу Ладожским озером.
Долго до утра в тьму зенитки бьют,
И в прожекторах «Юнкерсы» ревут.
Пропастью до дна раскололся лёд,
Чёрная вода, и мотор ревёт: «Вправо!»
...Ну, не подведи, Ты теперь один
Правый.

Фары сквозь снег горят, светят в открытый рот.
Ссохшийся Ленинград корочки хлебной ждёт.
Вспомни-ка простор шумных площадей,
Там теперь не то - съели сизарей.
Там теперь не смех, не столичный сброд -
По стене на снег падает народ - Голод.
И то там, то тут в саночках везут
Голых.

Не повернуть руля, что-то мне муторно...
Близко совсем земля, Ну что ж ты, полуторка?..
Ты глаза закрой, Не смотри, браток.
Из кабины кровь, да на колесо - ала...
Их ещё несёт, а вот сердце - всё.
Стало.

Александр Розенбаум

"Комбат" - один из самых известных фотоснимков Великой Отечественной войны, фотограф Макс Альперт. На фото младший политрук 220-го стрелкового полка 4-й стрелковой дивизии 18-й армии А.Г. Еременко за несколько мгновений до гибели

Говорят: «Голубиная кроткость»,
Говорят: «Лебединая верность».
Поднимавшим в атаку роты
Не известно качество первое.

Но за это их не судили
Даже собственных душ трибуналы.
Из санбатов они уходили
Без согласия медперсонала.

И опять поднимал роты,
И не каждый дошёл до Берлина-
Не познав, что такое «кроткость»,
Что зовётся людьми голубиной.

Превратились в туманы и росы,
Стали светлою майскою синью,
Те солдаты – знавшие верность-
Лебединую верность России!

У войны не женское лицо,
У войны для женщин нет работы,
Как нет пола у ее бойцов,
И у всех у них - свои заботы.

Но никак без женщин на войне,
Если даже боевые пушки,
Отдыхающие в редкой тишине,
Называли ласково - "Катюши"...

А война не выбирает пол.
Жерновами мелет без разбора,
И не собирает круглый стол
Для душевного людского разговора.

Звуки боя слились в унисон,
И снаряды пыхают как спички.
Из воронки еле слышен стон:
"Помоги, перевяжи, сестричка!"

У войны не женское лицо.
Только утвержденье слабовато.
Много было спасено бойцов
Медсестричками из медсанбата.

Сколько женщин! Жен и матерей.
Позабыв как можно улыбаться,
Ждут домой мужей и сыновей.
Только всем не суждено дождаться.

Героизм в тылу не для наград,
Сердце женское от бед застыло.
По две смены у станка стоят,
Чтоб бойцу на фронте легче было.

Не для женщин страшная война,
Что приносит горести и беды
Но на ней без женщин никуда.
И без них бы не было победы!

Татьяна Якубинская

Уральский добровольческий танковый корпус - Schwarzmesser Panzer–Division - «Дивизия Чёрных ножей».

Шепчут в страхе друг другу фашисты,
Притаясь в темноте блиндажей:
Появились с Урала танкисты —
Дивизия черных ножей.

Беззаветных бойцов отряды,
Их отваги ничем не убьешь.
Ой, не любят фашистские гады
Наш уральский стальной черный нож!

Как с брони автоматчики спрыгнут,
Никаким их огнем не возьмешь.
Добровольцев не смять лавину,
Ведь у каждого черный нож.

Мчатся танков уральских громады,
Вражью силу бросая в дрожь,
Ой, не любят фашистские гады
Наш уральский стальной черный нож!

Мы напишем седому Уралу:
«Будь уверен в сынах своих,
Нам не зря подарили кинжалы,
Чтоб фашисты боялись их».

Мы напишем: "Воюем, как надо,
И уральский подарок хорош!"
Ой, не любят фашистские гады
Наш уральский, стальной черный нож!

ПЕСНЯ О ЧЕРНЫХ НОЖАХ.
Песня написана в 1943 году в Брянских лесах после первой операции, проведенной корпусом.
Слова Р. Нотик, музыка Н.Комма и И. Овчинина.

«Я очень боялась, что если меня убьют, то буду лежать некрасивая…»

Я принесла домой с фронтов России
Веселое презрение к тряпью —
Как норковую шубку, я носила
Шинельку обгоревшую свою.

Пусть на локтях топорщились заплаты,
Пусть сапоги протерлись — не беда!
Такой нарядной и такой богатой
Я позже не бывала никогда...

Юлия Друнина.

Памятник последней самоходке - Уралмаш- главный коридор

Мы не знаем в праздник или в будни, Только знаем с давних-давних пор
Заводской проспект назвали люди очень просто-главный коридор
В этом коридоре главном самом, в сентябре, в сорок шестом году
Самоходка памятником стала у всего завода на виду.

Никогда над ней не свищут пули, нет отметин на её броне,
Но застыла в вечном карауле память о прошедшей о войне
Помнит руки тех на ком держался в эти годы грозные Урал,
Кто священной клятвою поклялся, кто в оружие превращал металл.

Чтобы мы сегодня создавали- буровые и прокатный стан,
Самоходка наша боевая поднялась на мирный пьедестал.
Пусть она всегда напоминает тех, кто шёл войне на перекор
Ведь она не даром начинает наш рабочий главный коридор

Идём домой усталою походкой ,
Мимо цехов к центральной проходной,
Последняя, последняя, последняя самоходка
Пусть охраняет мир наш и покой

Музыка и слова Н. В. Михеевой

Сталинград - 1943

Черный крест на груди итальянца,
Ни резьбы, ни узора, ни глянца,-
Небогатым семейством хранимый
И единственным сыном носимый...

Молодой уроженец Неаполя!
Что оставил в России ты на поле?
Почему ты не мог быть счастливым
Над родным знаменитым заливом?

Я, убивший тебя под Моздоком,
Так мечтал о вулкане далеком!
Как я грезил на волжском приволье
Хоть разок прокатиться в гондоле!

Но ведь я не пришел с пистолетом
Отнимать итальянское лето,
Но ведь пули мои не свистели
Над священной землей Рафаэля!

Здесь я выстрелил! Здесь, где родился,
Где собой и друзьями гордился,
Где былины о наших народах
Никогда не звучат в переводах.

Разве среднего Дона излучина
Иностранным ученым изучена?
Нашу землю - Россию, Расею -
Разве ты распахал и засеял?

Нет! Тебя привезли в эшелоне
Для захвата далеких колоний,
Чтобы крест из ларца из фамильного
Вырастал до размеров могильного...

Я не дам свою родину вывезти
За простор чужеземных морей!
Я стреляю - и нет справедливости
Справедливее пули моей!

Никогда ты здесь не жил и не был!..
Но разбросано в снежных полях
Итальянское синее небо,
Застекленное в мертвых глазах...

Михаил Светлов Итальянец
1943

Сильно написано!

От границы мы Землю вертели назад -
Было дело сначала.
Но обратно ее закрутил наш комбат,
Оттолкнувшись ногой от Урала.
Наконец-то нам дали приказ наступать,
Отбирать наши пяди и крохи.
Но мы помним, как солнце отправилось вспять
И едва не зашло на востоке.
Мы не меряем Землю шагами,
Понапрасну цветы теребя,
Мы толкаем ее сапогами
От себя! От себя!
И от ветра с востока пригнулись стога,
Жмется к скалам отара.
Ось земную мы сдвинули без рычага,
Изменив направленье удара.
Не пугайтесь, когда не на месте закат,
Судный день - это сказки для старших,
Просто Землю вращают, куда захотят,
Наши сменные роты на марше.

Владимир Высоцкий - Мы вращаем Землю

Отгрузка танков "Матильда" в СССР.

Каких несчастий и какой тоски вкусило наше пасмурное детство...
Росли в жестоких играх босяки,весь тыл отцовский получив в наследство.
Нас голод сбил в компании шальные,и, мудрые и злые огольцы,
мы обходили рынки и пивные,хватая "беломор" и огурцы.
Мужчины ушли по смертельной дороге:грехи отпускала святая война,
и жалким старухам и старцам убогим последнюю мелочь бросала шпана.
Я сытости доныне не приемлю:набитое нутро смиряет злость.
Я землю даже ел, когда на землю варенье у кого-то пролилось.
Союзники выписывали визу на ящике "DETROUTE FOR STALINGRAD",
и я глотал в больнице по ленд-лизу от слез, наверно, горький шоколад.
Далекие годы, тревожные годы...Бежали на фронт из тылов пацаны.
Прошла беспризорная наша свобода.Четыре ли года? - Нет, века войны.
Сегодня в моде книги и уют.Где вы, мальчишки, что клялись мне в дружбе?
Одни пропали, а другие пьют,а третьи слишком высоко по службе.
Вы, юные, чуть-чуть крупнее нас,живя в тепле, умнея понемногу,
отстали вы от нас на целый класс -на страшный класс войны, и слава Богу!
К слезам материнским мы были нестроги,и очень легко повзрослеть было нам.
И этой тревоги, и этой дороги я вам не желаю и вам не отдам.

Александр Дольский

Когда земля от крови стыла,
Когда горел наш общий дом,
Победу труженики тыла
Ковали праведным трудом.
Когда фашизму рвали тело
Отцы, мужья и сыновья,
В тылу бурлило и кипело –
Трудилась Родина моя.
Сильнее стали женщин плечи,
Взрослели дети на глазах.
Горели доменные печи,
Рожь колосилась на полях.
Все для Победы! Все для фронта!
А сами – в поле и к станку,
Чтобы отправить хлеб и танки
На фронт солдату-мужику.
Все отдавали: силы, средства…
Война тащила за собой
Детей, не ведающих детства,
И женщин с горькою судьбой.
Кто был в окопах, те – герои,
Остановившие фашизм,
Но тыл решительным настроем
Не меньший выдал героизм.
Жива еще в потомках память
Тех героических времен –
Советским труженикам тыла
Низкий наш земной поклон!

Б. Б. Поляков

Если дорог тебе твой дом,
Где ты русским выкормлен был,
Под бревенчатым потолком,
Где ты, в люльке качаясь, плыл;
Если дороги в доме том
Тебе стены, печь и углы,
Дедом, прадедом и отцом
В нем исхоженные полы;

Если мил тебе бедный сад
С майским цветом, с жужжаньем пчел
И под липой сто лет назад
В землю вкопанный дедом стол;
Если ты не хочешь, чтоб пол
В твоем доме фашист топтал,
Чтоб он сел за дедовский стол
И деревья в саду сломал...

Если мать тебе дорога —
Тебя выкормившая грудь,
Где давно уже нет молока,
Только можно щекой прильнуть;
Если вынести нету сил,
Чтоб фашист, к ней постоем став,
По щекам морщинистым бил,
Косы на руку намотав;
Чтобы те же руки ее,
Что несли тебя в колыбель,
Мыли гаду его белье
И стелили ему постель...

Если ты отца не забыл,
Что качал тебя на руках,
Что хорошим солдатом был
И пропал в карпатских снегах,
Что погиб за Волгу, за Дон,
За отчизны твоей судьбу;
Если ты не хочешь, чтоб он
Перевертывался в гробу,
Чтоб солдатский портрет в крестах
Взял фашист и на пол сорвал
И у матери на глазах
На лицо ему наступал...

Если ты не хочешь отдать
Ту, с которой вдвоем ходил,
Ту, что долго поцеловать
Ты не смел,— так ее любил,—
Чтоб фашисты ее живьем
Взяли силой, зажав в углу,
И распяли ее втроем,
Обнаженную, на полу;
Чтоб досталось трем этим псам
В стонах, в ненависти, в крови
Все, что свято берег ты сам
Всею силой мужской любви...

Если ты фашисту с ружьем
Не желаешь навек отдать
Дом, где жил ты, жену и мать,
Все, что родиной мы зовем,—
Знай: никто ее не спасет,
Если ты ее не спасешь;
Знай: никто его не убьет,
Если ты его не убьешь.
И пока его не убил,
Ты молчи о своей любви,
Край, где рос ты, и дом, где жил,
Своей родиной не зови.
Пусть фашиста убил твой брат,
Пусть фашиста убил сосед,—
Это брат и сосед твой мстят,
А тебе оправданья нет.
За чужой спиной не сидят,
Из чужой винтовки не мстят.
Раз фашиста убил твой брат,—
Это он, а не ты солдат.

Так убей фашиста, чтоб он,
А не ты на земле лежал,
Не в твоем дому чтобы стон,
А в его по мертвым стоял.
Так хотел он, его вина,—
Пусть горит его дом, а не твой,
И пускай не твоя жена,
А его пусть будет вдовой.
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать,
Не твоя, а его семья
Понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!

К. Симонов - Убей фашиста! Убей его! опубликовано в газете «Красная звезда» 18 июля 1942 года — на следующий день после начала Сталинградской битвы

Памятник „Женщине и подростку, ковавшим победу в тылу“. в Томске.

...Да разве об этом расскажешь
В какие ты годы жила!
Какая безмерная тяжесть
На женские плечи легла!..

В то утро простился с тобою
Твой муж, или брат, или сын,
И ты со своею судьбою
Осталась один на один.

Один на один со слезами,
С несжатыми в поле хлебами
Ты встретила эту войну.
И все - без конца и без счета -
Печали, труды и заботы
Пришлись на тебя на одну.

Одной тебе - волей-неволей -
А надо повсюду поспеть;
Одна ты и дома и в поле,
Одной тебе плакать и петь.

А тучи свисают все ниже,
А громы грохочут все ближе,
Все чаще недобрая весть.
И ты перед всею страною,
И ты перед всею войною
Сказалась - какая ты есть.

Ты шла, затаив свое горе,
Суровым путем трудовым.
Весь фронт, что от моря до моря,
Кормила ты хлебом своим.

В холодные зимы, в метели,
У той у далекой черты
Солдат согревали шинели,
Что сшила заботливо ты.

Бросалися в грохоте, в дыме
Советские воины в бой,
И рушились вражьи твердыни
От бомб, начиненных тобой.

За все ты бралася без страха.
И, как в поговорке какой,
Была ты и пряхой и ткахой,
Умела - иглой и пилой.

Рубила, возила, копала -
Да разве всего перечтешь?
А в письмах на фронт уверяла,
Что будто б отлично живешь.

Бойцы твои письма читали,
И там, на переднем краю,
Они хорошо понимали
Святую неправду твою.

И воин, идущий на битву
И встретить готовый ее,
Как клятву, шептал, как молитву,
Далекое имя твое...

Михаил Исаковский Русской женщине

Брестская крепость. Жажда

Они не знали, не узнают точно:
Война идёт иль взяты на испуг,
Не знают: вермахт здесь сосредоточил
Всю мощь свою, напротив, через Буг...

Вот новый Стикс, где жизнь в руках у смерти...
Меня пронзает вдруг какой-то ток:
Через столетье, может, не поверят,
Что отдавали жизни за глоток...

Не для себя. Для тех, кто бредил жаждой
За стенами, в удушливой пыли...
Бессмысленность? Скажите это дважды,
И вздрогнет плоть разгневанной земли!..

Летел, слабея, позывной: "Я - крепость!
Наш гарнизон в осаде бой ведёт..."
Они не знали, что уходят в Вечность,
Что предсказали сорок пятый год...

Зимнева Брестская крепость

Пусть кто – то говорит, что поколенье, мол, не то,
Пусть скептики твердят себе упрямо.
Напрасны те слова,
Им не поверю ни за что,
Пройдя тревожные пути Афганистана.
Не верьте болтунам, я убедился сам,
Что можно доверять любое дело
Мальчишкам, что взрослели здесь не по годам,
Двадцатилетним, в бой идущим смело.

Я видел, как в жару, глотая пыль пустынь,
Взвалив на плечи груз боеприпасов,
В бой парни уходили, написав своим родным,
Что на ученье едут в месте безопасном,
Писали так, чтоб не тревожить дом родной,
Чтоб без волненья возвращенья ждали,
И получая после боя орден боевой,
Нередко матерям не сообщали.

Я слышал, как шептал израненный в бою
Парнишка, еле губы разжимая :
«Мне б только встать, я все сначала повторю,
Пройду вновь путь, честь поколенья защищая»,
Родного поколенья, то, которое порой
Ворчливо хаят, прячась, как улитки,
То поколенье, что нередко, жертвуя собой,
Оплачивает прошлого ошибки.

Я обращаюсь к тем, которых полюбил,
Я верю в поколенье молодое,
Я доверяю всем, кто рядом с нами был,
Кто был готов пожертвовать собою :
Наденьте, не смущаясь, ордена,
Пусть все увидят скромные награды,
Не забывайте павших имена –
Они всегда должны быть с нами рядом.

Пусть кто – то говорит, что поколенье, мол, не то,
Пусть скептики твердят себе упрямо.
Напрасны те слова,
Им не поверю ни за что,
Пройдя тревожные пути Афганистана.
Не верьте болтунам, я убедился сам,
Что можно доверять любое дело
Мальчишкам, воевавшим, то есть вам - ,
Двадцатилетним, в жизнь идущим смело.

Я ВЕРЮ. Геннадий Костюк.

КВ-1 - равных ему в 41-м не было!

Советский танк попал в болота -
Еловая прогнулась гать.
Его бомбили с самолета,
Его фашистская пехота
Под вечер стала окружать.
Крича, строча из автоматов,
Солдаты, как из-под земли,
Осматриваясь воровато,
К нему со всех сторон ползли.
Немецкий танк подкрался с тыла,
Чтоб наш разить его не мог.
Широкозадый, тупорылый,
Он заревел, что было силы;
Налег на цель и поволок.
Вода и грязь текли с металла.
Осенний день совсем погас…
Но кто видал,
Когда бывало,
Чтоб на цепи водили нас?
Едва из топкого болота
Наш танк втянули на увал,
Как вдруг шарахнулась пехота:
Мотор включенный заработал,
Зарокотал,
Забушевал.
Взгремев утробою железной,
Рванулся танк. Сама земля
К нему под гусеницы лезла:
Вперед, к своим - он в ров безлесный
Пошел по травам, гром стеля.
Пошел лугами к дальним хатам,
Подмяв пенек, подрезав ствол, -
Он сам уже врага повел! -
На третьей скорости, На пятой,
На двадцать пятой он пошел.
Казалось, ветер в поле стих.
Казалось, сосны молодели:
На танк во все глаза глядели,
И камни серые хотели,
Чтоб он оставил след на них.

1941 Александр Яшин - Баллада о танке

Майор привез мальчишку на лафете.
Погибла мать. Сын не простился с ней.
За десять лет на том и этом свете
Ему зачтутся эти десять дней.

Его везли из крепости, из Бреста.
Был исцарапан пулями лафет.
Отцу казалось, что надежней места
Отныне в мире для ребенка нет.

Отец был ранен, и разбита пушка.
Привязанный к щиту, чтоб не упал,
Прижав к груди заснувшую игрушку,
Седой мальчишка на лафете спал.

Мы шли ему навстречу из России.
Проснувшись, он махал войскам рукой...
Ты говоришь, что есть еще другие,
Что я там был и мне пора домой...

Ты это горе знаешь понаслышке,
А нам оно оборвало сердца.
Кто раз увидел этого мальчишку,
Домой прийти не сможет до конца.

Я должен видеть теми же глазами,
Которыми я плакал там, в пыли,
Как тот мальчишка возвратится с нами
И поцелует горсть своей земли.

За все, чем мы с тобою дорожили,
Призвал нас к бою воинский закон.
Теперь мой дом не там, где прежде жили,
А там, где отнят у мальчишки он.

(К. Симонов)

Летчики 29-го Краснознаменного ИАП В. Соколов, Е. Пепеляев, П. Радченко, В. Мясников.

Они входили молча в тихий дом,
С полуночи покинув самолёты,
Тяжёлым изнурённые трудом,
Суровой облегчённые работой.

За ними тень металась по углам...
Нёс капитан в охапке туго сжатый,
Подшитый мехом кожаный реглан
И грязный шлем с клочками дымной ваты.

Их раздражал не в меру яркий свет,
Невозмутимость мнимого покоя...
И понял я: меж ними друга нет,
Что прикрывал их там, над полем боя.

Ещё в глазах мерещились мосты,
Клубки разрывов, чёрный дым парома
И мёртвый истребитель - полверсты
Недотянувший до аэродрома.

Входило пять... В боях погиб шестой, -
Реглан в крови, изодран шлем пилота...
Усталость гнёт, но спать уж неохота, -
Какой тут сон! Скорей бы день, и - в бой.

Константин Ваншенкин

«Алёша» — памятник советскому солдату-освободителю, в болгарском городе Пловдив на холме Бунарджик («Холм Освободителей»).

Жаркое солнце. Апрель на дворе.
Русский Алеша стоит на горе.
Парень советский, простой паренек
В войну прошагавший немало дорог.
Шагал он от Волги с боями вперед,
Шагал по земле, защищая народ,
Шагал в сапогах, с автоматом в руке.
Таким и остался стоять на горе.
На Пловдив глядишь ты в ночной тишине
И город огнями кивает тебе,
И город тебе благодарен солдат
И каждый болгарин зовет тебя - брат!
И пусть ты высоко стоишь на горе,
Но первые розы, Алеша, тебе
Болгарские девушки носят весной,
Чтоб ты не скучал по России родной.

Римма Троицкая

Бабий яр...

Можно не слушать народных сказаний,
Не верить газетным столбцам,
Но я это видел. Своими глазами.
Понимаете? Видел. Сам.

Вот тут дорога. А там вон - взгорье.
Меж нами
вот этак -
ров.
Из этого рва поднимается горе.
Горе без берегов.

Нет! Об этом нельзя словами...
Тут надо рычать! Рыдать!
Семь тысяч расстрелянных в мерзлой яме,
Заржавленной, как руда.

Кто эти люди? Бойцы? Нисколько.
Может быть, партизаны? Нет.
Вот лежит лопоухий Колька -
Ему одиннадцать лет.

Тут вся родня его. Хутор "Веселый".
Весь "Самострой" - сто двадцать дворов
Ближние станции, ближние села -
Все заложников выслали в ров.

Лежат, сидят, всползают на бруствер.
У каждого жест. Удивительно свой!
Зима в мертвеце заморозила чувство,
С которым смерть принимал живой,

И трупы бредят, грозят, ненавидят...
Как митинг, шумит эта мертвая тишь.
В каком бы их ни свалило виде -
Глазами, оскалом, шеей, плечами
Они пререкаются с палачами,
Они восклицают: "Не победишь!"

Парень. Он совсем налегке.
Грудь распахнута из протеста.
Одна нога в худом сапоге,
Другая сияет лаком протеза.
Легкий снежок валит и валит...
Грудь распахнул молодой инвалид.
Он, видимо, крикнул: "Стреляйте, черти!"
Поперхнулся. Упал. Застыл.
Но часовым над лежбищем смерти
Торчит воткнутый в землю костыль.
И ярость мертвого не застыла:
Она фронтовых окликает из тыла,
Она водрузила костыль, как древко,
И веха ее видна далеко.

Бабка. Эта погибла стоя,
Встала из трупов и так умерла.
Лицо ее, славное и простое,
Черная судорога свела.
Ветер колышет ее отрепье...
В левой орбите застыл сургуч,
Но правое око глубоко в небе
Между разрывами туч.
И в этом упреке Деве Пречистой
Рушенье веры десятков лет:
"Коли на свете живут фашисты,
Стало быть, бога нет".

Рядом истерзанная еврейка.
При ней ребенок. Совсем как во сне.
С какой заботой детская шейка
Повязана маминым серым кашне...
Матери сердцу не изменили:
Идя на расстрел, под пулю идя,
За час, за полчаса до могилы
Мать от простуды спасала дитя.
Но даже и смерть для них не разлука:
Невластны теперь над ними враги -
И рыжая струйка
из детского уха
Стекает
в горсть
материнской
руки.

Как страшно об этом писать. Как жутко.
Но надо. Надо! Пиши!
Фашизму теперь не отделаться шуткой:
Ты вымерил низость фашистской души,
Ты осознал во всей ее фальши
"Сентиментальность" пруссацких грез,
Так пусть же
сквозь их
голубые
вальсы
Торчит материнская эта горсть.

Иди ж! Заклейми! Ты стоишь перед бойней,
Ты за руку их поймал - уличи!
Ты видишь, как пулею бронебойной
Дробили нас палачи,
Так загреми же, как Дант, как Овидий,
Пусть зарыдает природа сама,
Если
все это
сам ты
видел
И не сошел с ума.

Но молча стою я над страшной могилой.
Что слова? Истлели слова.
Было время - писал я о милой,
О щелканье соловья.

Казалось бы, что в этой теме такого?
Правда? А между тем
Попробуй найти настоящее слово
Даже для этих тем.

А тут? Да ведь тут же нервы, как луки,
Но строчки... глуше вареных вязиг.
Нет, товарищи: этой муки
Не выразит язык.

Он слишком привычен, поэтому бледен.
Слишком изящен, поэтому скуп,
К неумолимой грамматике сведен
Каждый крик, слетающий с губ.

Здесь нужно бы... Нужно созвать бы вече,
Из всех племен от древка до древка
И взять от каждого все человечье,
Все, прорвавшееся сквозь века,-
Вопли, хрипы, вздохи и стоны,
Эхо нашествий, погромов, резни...
Не это ль
наречье
муки бездонной
Словам искомым сродни?

Но есть у нас и такая речь,
Которая всяких слов горячее:
Врагов осыпает проклятьем картечь.
Глаголом пророков гремят батареи.
Вы слышите трубы на рубежах?
Смятение... Крики... Бледнеют громилы.
Бегут! Но некуда им убежать
От вашей кровавой могилы.

Ослабьте же мышцы. Прикройте веки.
Травою взойдите у этих высот.
Кто вас увидел, отныне навеки
Все ваши раны в душе унесет.

Ров... Поэмой ли скажешь о нем?
Семь тысяч трупов.
Семиты... Славяне...
Да! Об этом нельзя словами.
Огнем! Только огнем!

1942, Керчь Илья Сельвинский
Я это видел!

Рейхстаг. Май 1945 года.

"Уходили мальчики – на плечах шинели,
Уходили мальчики – храбро песни пели,
Отступали мальчики пыльными степями,
Умирали мальчики, где – не знали сами...
Попадали мальчики в страшные бараки,
Догоняли мальчиков лютые собаки.
Убивали мальчиков за побег на месте,
Не продали мальчики совести и чести...
Не хотели мальчики поддаваться страху,
Поднимались мальчики по свистку в атаку.
В черный дым сражений, на броне покатой
Уезжали мальчики – стиснув автоматы.
Повидали мальчики – храбрые солдаты –
Волгу – в сорок первом,
Шпрее – в сорок пятом,
Показали мальчики за четыре года,
Кто такие мальчики нашего народа".

И. Карпов

Степной простор, полыни горький вкус,
И в поднебесье птиц весёлых трели.
Горит в багрянце у канала куст,
В позолочённой солнечной купели.

Здесь утром оживает каждый двор,
Домашней птицы слышно гоготанье.
А солнце заливает весь простор
Своим теплом и золотым сиянием.

Вам, старожилы, помнятся всегда
Полуголодные и злые лихолетья,
Когда на плечи их легла беда,
Багрянцем, обозначившим столетие.

Разрывы бомб, сирот голодных рты,
Промёрзлая картошка, как награда.
Солдаты раненые, вата и бинты
И непосильный труд, и слово «НАДО!»

Вся молодость отравлена войной
Потери все ничем неизмеримы.
И совершая подвиг трудовой,
Вы доказали, что непобедимы.

Взяв похоронку – прямо на поля,
Слезами, поливали землю нашу,
И ноги – в кровь, и руки – в волдырях,
И жижа на дороге жуткой кашей.

Воспоминаний мрачная гряда,
Победною историей осталась.
Надолго вам запомнилась беда,
Кровавою строкой в века вписалась.

Но отряхнув осколки, прах войны,
Слезами, потом землю поливая,
Трудились, поднимая дух страны,
Давая ей большие урожаи.

И только вечерами, у окна,
Уставшие глаза зальёт слезою.
Вы вспомните, что сделала война
Что вам виски покрыла сединою.

Что не вернутся с боя сыновья,
Что хлеб от слёз солонее и горше,
Что бомбами усеяна земля,
Но хлеба нужно дать как можно больше.

Ложась полуголодными в постель,
Вы письма перечтёте, засыпая.
А в окна загулявшая метель
Рыдает, память снами воскрешая.

Степной простор, полыни горький вкус,
Вы, в сельском клубе о России пели.
В ней ваша жизнь и радость в ней, и грусть,
И не в огне войны, а в солнечной купели.

Самкова Нияра. ТРУЖЕНИКАМ ТЫЛА ПОСВЯЩАЕТСЯ.

7 ноября 1941 года.

Родилась ты под знаменем алым
В восемнадцатом грозном году.
Всех врагов ты всегда побеждала,
Победила фашистов орду.

Несокрушимая и легендарная,
В боях познавшая радость побед,
Тебе, любимая, родная армия,
Шлет наша Родина песню - привет,
Тебе шлет Родина песню - привет.

Над тобою шумят, как знамена,
Годы наших великих побед.
Солнцем славных боев озаренный,
Весь твой путь в наших песнях воспет.

Несокрушимая и легендарная,
В боях познавшая радость побед,
Тебе, любимая, родная армия,
Шлет наша Родина песню - привет,
Тебе шлет Родина песню - привет.

Нашей Родины гордое знамя
Нас к Победе ведёт за собой
Словно солнце, сияет над нами,
Над великой родною страной.

Несокрушимая и легендарная,
В боях познавшая радость побед,
Тебе, любимая, родная армия,
Шлет наша Родина песню - привет,
Тебе шлет Родина песню - привет.

Несокрушимая и легендарная
Музыка: А.Александров Слова: О Колычев

Захоронение неизвестного советского солдата на территории церкви в городке Атцендорф, район Мерзебург, Саксония-Анхальт.

Контролировал квартал
На подходе к дому.
Со стрельбой перебегал
От окна к другому.

Хруст извёстки. Звон стекла.
Тяжесть ног чужая.
Плохо то, что кровь текла,
Целиться мешая.

Он мечтал укрыться в тень,
Лечь в зелёной пойме...
Два патрона между тем -
Всё, что есть в обойме.

Под смородиновый куст...
Не будите скоро...
Только был патронник пуст,
Жалок стук затвора.

С ног внезапной пулей сбит,
Сжался под стеною,
И казалось, будто спит,
К ней припав спиною.

И настала тишина,
Но такого рода,
Что была поражена
Вражеская рота.

В оседающем дыму,
В городском квартале,
- Выходи по одному! -
Мёртвому кричали.

Константин Ваншенкин Баллада о последнем

Таня Савичева. 23.01.1930 - 01.07.1944

Моя землячка Савичева Таня,
Прости, что не пришла к тебе с цветами.
Не знала, что тебя я встречу здесь,
Где слева лес и справа лес.
Где эти строчки на твоей могиле
Меня огнём блокады опалили.

В глуби России, от Невы не близко,
Теперь здесь навсегда твоя прописка.
Но память, как дорога без конца,
Сквозь времена и сквозь сердца,
И неизменно вечно будут рядом
Судьба твоя и подвиг Ленинграда.

Моя землячка Савичева Таня,
Прости, что не пришла к тебе с цветами.
Но песню, я хочу оставить здесь,
Где слева лес и справа лес.
Где на твоей могиле детский почерк
Назло смертям сказать о жизни хочет

Песня о Тане Савичевой Муз. Евгений Дога, Стихи Виктор Гин
Исполняла Эдита Пьеха

Танковая атака

От границы мы Землю вертели назад -
Было дело сначала.
Но обратно ее закрутил наш комбат,
Оттолкнувшись ногой от Урала.
Наконец-то нам дали приказ наступать,
Отбирать наши пяди и крохи.
Но мы помним, как солнце отправилось вспять
И едва не зашло на востоке.
Мы не меряем Землю шагами,
Понапрасну цветы теребя,
Мы толкаем ее сапогами
От себя! От себя!
И от ветра с востока пригнулись стога,
Жмется к скалам отара.
Ось земную мы сдвинули без рычага,
Изменив направленье удара.
Не пугайтесь, когда не на месте закат,
Судный день - это сказки для старших,
Просто Землю вращают, куда захотят,
Наши сменные роты на марше.
Мы ползем, бугорки обнимаю,
Кочки тискаем зло, не любя
И коленями Землю толкаем
От себя! От себя!
Не отыщет средь нас и особый отдел
Руки кверху поднявших,
Всем живым - ощутимая польза от тел:
Как прикрытье используем павших.
Этот глупый свинец всех ли сразу найдет,
Где настигнет - в упор или с тыла?
Кто-то там впереди навалился на дот -
И земля на мгновенье застыла.
Я ступни свои сзади оставил,
Мимоходом по мертвым скорбя.
Шар земной я вращаю локтями
На себя! На себя!
Кто-то встал в полный рост и, отвесив поклон,
Принял пулю на вдохе, Но на запад, на запад ползет батальон,
Чтобы солнце взошло на востоке.
Животом по грязи, дышим смрадом болот,
Но глаза закрываем на запах.
Нынче по небу солнце нормально идет,
Потому что мы рвемся на запад!
Руки, ноги на месте ли, нет ли, -
Как на свадьбе, росу пригубя,
Землю тянем зубами за стебли
На себя! От себя!

Владимир Высоцкий - Мы вращаем Землю